Когда очередная шахта наполняется, мы вытаскиваем ребят наверх, и все отходят в сторону.
– Закрыть крышку шестой! – машет капитан-лейтенант в сторону маячащего на мостике старшины команды.
Через минуту в корпусе слышен шум гидравлики и громадная крышка ракетной шахты плавно опускается на место.
– Перекурить бы, товарищ капитан-лейтенант, – ноют Осмачко с Тигаревым и Гарифулин. Совсем задубели в шахте!
– Гарик Данилович, облаченный в новенькую канадку, скептически косится на своих подчиненных и милостиво кивает.
Скользя сапогами по мокрой палубе и весело балагуря, мы семеним к рубке, спускаемся в переходной люк и по трапу сбегаем на пирс. На нем горы всевозможных грузов, среди которых копошится еще десяток моряков.
– Да, – скептически говорит Федя Гарифулин, – когда мы дымим сигаретами у борта пришвартованного рядом дебаркадера. – До ночи хрен все загрузим.
Завтра поутру, наш ракетный крейсер уходит из Северодвинска еще дальше на север, к своему постоянному месту базирования, и на него необходимо принять все то, что полагается для нового корабля в таких случаях.
А полагается немало. Здесь необходимый по штату «ЗИП», легководолазное и химическое снаряжение, штурманские приборы, стрелковое оружие и пиротехника, разнообразное шхиперское имущество, морские спецодежда и обувь, а также всевозможные расходные материалы, включая спирт, моющие средства, и даже пылесосы.
Все, наиболее ценное, накануне принято на борт, помещено в сейфы, хранилища и раскреплено по штатным местам, а остальное мы грузим в пока еще пустые ракетные шахты.
Их у нас двенадцать и в каждую можно свободно запихать по три легковых автомобиля.
– Кончай перекур! – доносится с рубки, и мы, дососав бычки, поплотнее запахиваем свои номерные ватники и топаем назад, на ракетную палубу. С неба, кружась в воздухе, падает пушистый снег, и мы ловим его руками.
Потом снова команды «майна – вира», привычный мат боцмана и шум гидравлики.
Когда в десятую по счету шахту грузим «ленинскую комнату», на палубе появляется замполит.
– Так, арлы, комнату апускать бэрэжно! – наклоняется над шахтой Башир Нухович.
– Не беспокойтесь, товарищ капитан 2 ранга! Все будет тип-топ! – орут снизу ракетчики.
Ленкомната, детище замполита и изваяна в столярном цехе завода по его личному эскизу. В ней два десятка стильных полированных столов, такие же, изготовленные из карельской березы стулья, украшенная накладным гербом трибуна и множество впечатляющих зрителя стендов, с изображениями вождей и их изречениями.
Во сколько стал Башир Нуховичу этот политшедевр мы не знаем, но без энного количества корабельного ректификата, тут не обошлось точно.
Спирт, а по флотски «шило», в Заполярье эквивалент денег, и за него можно достать самого черта.
И о будущем благополучии нашего славного экипажа, который является не только военным, но и хозяйственным организмом, позаботился не только заместитель.
Помощник с боцманом, за этот же «эквивалент», расстарались на складах пару десятков новеньких ватников, и множество бочонков краски. Укрепили свои «хозяйства» и рачительные командиры боевых частей, вместе с правильно воспитанными подчиненными.
Например, мы, торпедисты, презентовав сдаточной бригаде несколько кило сэкономленного ректификата, обзавелись в отсеке дополнительным вращающимся креслом для вахтенного, шикарной, с кодовым замком сейф – шкатулкой и крепящимся к подволоку столом – трансформером. Аналогичный комфорт, в зависимости от проявленной военно-морской смекалки, получили и другие отсеки корабля.
Аврал завершаем в первом часу ночи.
В последнюю ракетную шахту загружаем дюжину оглушительно пахнущих и сочащихся клейкой смолой на срезах, зеленых елок.
Скоро Новый Год и об этом позаботился заместитель. В тех местах, куда мы отправляемся, растет в основном мох, да и то на скалах.
– Тэкс, порядок, – пройдясь по ракетной палубе и обозрев закрытые крышки, – довольно изрекает командир БЧ-2. Всем вниз, пить чай и в люлю!
Через полчаса, угостившись в кают – компании, мы разморено плетемся в каюты и проваливаемся в сон.
А рано утром, взметая водяные гейзеры выхлопов по бортам, наш крейсер плавно отходит от стенки. На причале небольшая группа провожающих, во главе с комбригом и несколько представителей завода.
Сверху густо валит мокрый снег, и берег вскоре исчезает в тумане.
Миновав остров Ягры, крейсер выходит из залива, тоскливо воет ревун, и мы идем в сторону низкого горизонта. Прощай, Северодвинск!
А следующим утром, войдя в Баренцево море и миновав цепь скалистых фьордов, крейсер, втягивается в хмурую, опоясанную заснеженными сопками, гавань.
Вдали виднеется застывшая в небе стрела плавкрана, по обе стороны от нее уходящие в воду, стальные пирсы, с застывшими на парящей воде черными телами ракетоносцев, а слева, на берегу под скалами, небольшой казарменный городок.
– Да, – вздыхает стоящий рядом со мной на надстройке, радиометрист Серега Чибисов и сплевывает за бор. – Тут особо не разгуляешься.
Потом, влекомый пыхтящими буксирами, крейсер совершает циркуляцию, и, раздвигая тупым носом густую воду, подходит к одному из пирсов, на котором чернеет небольшая группа встречающих. С рубки лает мегафон, я верчу в руке бухту бросательного, и мечу ее в стоящих у кнехтов матросов матросов. Легость попадает одному в голову, тот падает, и носовая швартовная дружно регочет.
– А-тставить смех! – гавкает мегафон, натужно гудят шпили, и мы «привязываемся».
Затем с пирса надвигают трап, и по нему сбегает командир.
– Товарищ командующий, ракетный крейсер «К-450» прибыл к постоянному месту базирования! Командир, капитан 1 ранга Милованов!
Вице-адмирал сует ему руку, значительно кивает головой, после чего все убывают в штаб.
После обеда на пирс въезжает грузовой «УАЗ» и начинается великое переселение.
Для экипажа определена новая белая казарма, стоящая на выходе из залива, и мы немедленно начинаем перевозить туда свой скарб.
За высокой, обитой вагонкой дверью, на которой уже привинчена медная табличка «в/ч 53117», нас встречает небольшой холл и светлый просторный кубрик, с двумя рядами голых двуярусных коек. За ними длинная кишка офицерского коридора, с непременной ленкомнатой и каютами, а в другом конце баталерка со стеллажами и умывальник с душем и гальюном.
После тесных помещений плавбазы, на которой команда обреталась раньше, все кажется неправдоподобно большим, и мы с удовольствием обходим новые пенаты.
Из четырех высоких окон кубрика, с казенными шторами и рулонами затемнений на карнизах, хорошо просматривается залив, с чернеющими вдали лодками и небольшим каменистым островом увенчанным створным знаком, похожее на плавающую гусеницу боновое заграждение справа и стоящий на якоре, серый тральщик брандвахты.
Наши «годки» довольно посмеиваются и потирают руки. До формирования экипажа они тут служили и рады возвращению.
– Ну че, кореша, прошвырнемся завтра к соболевцам? – подмигивает приятелям строевой старшина Жора Юркин. – На стакан компоту!
– А то! – басит Серега Корунский, грузно рушась на ближайшую койку.
– Серый – так тут шо, и впрям увольнений нету? – интересуется у него Витька Иконников
– Не, – крутит вихрастой башкой Корунский. – Мы ж у черта на куличках. Дальше только Полюс.
– Вот тебе и флот, мать бы его еб! – с чувством декламирует Саня Ханников, и этаж откликается гулким эхом.
Через несколько часов целенаправленного труда, все приобретает жилой вид.
Кровати образцово заправлены, палуба сияет первозданной чистотой а на вешалке красуется длинный ряд матросских шинелей с шапками. Тут же, у обязательной тумбочки, солидно прохаживается дневальный, с повязкой «РЦЫ», нацепленной на рукав.
– На клев! – орет он ровно в час, и мы, напялив шинели, сбегаем по гулким ступеням вниз, строимся и направляемся в сторону камбуза.
Его белый куб высится на сопке в конце казарменного городка, и туда, со стороны базы, ходко топают экипажи лодок.
– Прибавить шагу! – бухтит шагающий сбоку Жора, и сапоги громче хрустят по снегу.
К камбузу ведут три широких пролета бетонной лестницы, и, скользя по наледи, мы карабкаемся вверх. Морские строи напористо вливаются в широко распахнутые двери, слышны веселые голоса и мат.
Наш этаж третий.
Нацепив на вешалки шинели и шапки, а заодно и выставив пару вахтенных (иначе шустрые коллеги обязательно чего-нибудь сопрут), мы вваливаемся в громадный зал, наполненный гулом голосов и лязгом посуды.
– Сюда! – появляется откуда-то взмыленный интендант и тычет пальцем в четыре стола в центре.
Мы рассаживаемся за каждый по десять, берем в руки «орудия труда» и приступаем к трапезе.
